У меня всегда была хорошая память. Я помню, что ел на завтрак во вторник на прошлой неделе; помню имена и лица всех своих одноклассников, хотя последний раз виделся с ними десять лет назад. Правда, иногда, в редкие периоды головной боли, в памяти остаются лишь фрагменты воспоминаний, которые даже спустя месяцы так и не возвращаются. Никто не идеален, я в том числе. Хотя я очень одаренный человек, мне всегда это говорили.

Странная штука – память. Порой достаточно одного взгляда, звука, мимолетного запаха, чтобы вызвать целый взрыв ощущений и эмоций. Один толчок – и покатилась череда воспоминаний, одно цепляется за другое, и в голове проматывается будто целый кинофильм «Из жизни Антоши». Режиссер и автор сценария Антоша. Продюсер, не поверите, тоже он.

Но сейчас мне почему-то кажется, что эту поездку в аэропорт я не запомню совершенно…

Автобус потряхивало на плохой дороге. За окном проплывали ветки деревьев – мы давно уже выехали за город, позади остались и высотки, и сменившие их унылые пятиэтажки. Дорогу в аэропорт не ремонтировали, похоже, уже лет десять. Во всяком случае, сколько ни ездил туда, всякий раз проклинаю тех, кто ответственен за дорожное строительство в нашем захолустье. Автобус, однако, упорно шуршал шинами и полз вперед, поднимая облачка пыли.

Этим летом была жуткая жара. На улицах плавился асфальт, над ним висело марево, в котором отражались дома, машины и понуро бредущие люди. И сейчас в автобусе тоже было жарко, жопу жгло горячее сидение, обитое тем, что кое-кто мог бы назвать ободранной кожей. По спине под футболкой бежали струйки пота. Как там Мишутка, ему, наверное, тоже жарко? Я бросил взгляд на сумку, в которой он спал и слегка приоткрыл молнию, чтобы ему легче дышалось.

Помимо меня в этой рисоварке томилось еще четыре человека, не считая водилу, которого я, впрочем, и не видел за налепленным на стеклянную ширму календарем на позапрошлый год. На календаре, кстати, был нарисован очень милый котенок с розочкой.

Я сидел в самом хвосте, а напротив, лицом ко мне, сидя спал мужик в рубашке болотного цвета.

Впереди справа на двух сидениях сразу потела толстая тетя лет сорока в нелепом платье в горошек. Мне был виден только ее затылок. Он тоже был толстый. Тетя пыхтела и ерзала, от этого потела еще больше.

Слева у окна сидела дамочка лет тридцати в широкополой шляпе с цветами. От нее до меня доносился запах духов. Наверное, французских. Она с тоской смотрела в окно, периодически отвлекаясь для того, чтобы прикрикнуть на пацана лет восьми, скачущего по салону автобуса. Он катал игрушечную машинку по спинкам сидений, издавая звуки, которые, видимо, по его замыслу должны были означать рев двигателя. Дамочка считала своим долгом раз в пять минут повторить «Петенька, сядь, ты мешаешь дяде водителю». На пацана ее слова не производили никакого впечатления.

Автобус тряхнуло, и пацан выпустил из рук свою многострадальную машинку. Она упала и подкатилась к моим ногам.

Сережкин мяч стукнулся о мою ногу, как только я открыл дверь в детскую. Здесь как всегда беспорядок, какие-то кубики, солдатики, конструктор валяются по всему полу. Я закрываю дверь и обвожу взглядом комнату, и от увиденного у меня перехватывает дыхание. Эта сволочь взяла моего мишку! Тиская его своими грязными руками, он с тупым упорством дергает его за лапу. В два шага я пересекаю комнату и вырываю Мишутку из его лап. Блядский братец с постепенно краснеющей рожей начал хмурить брови и морщить нос. Щас заревет, дурень. Так и есть. С отвратительным скрипом в голосе он заныл, испуская волны головной боли.

Я подобрал машинку и повертел ее в пальцах. Пацан стоял чуть поодаль, держась за спинку сидения и глядя на меня. Подвинувшись вправо, я открыл окно и выкинул игрушку из автобуса. Затем вернулся на свое место, поправил съехавшую сумку со спящим Мишуткой и поднял глаза на пацана. Он стоял с кислой физиономией и теперь был похож на свою мамашу, потому что с такой же тоской в глазах смотрел в окно. Он хрюкнул, и французская дамочка обернулась к нам. Цветы на ее шляпе задрожали.

У двери кабинета на небольшой тумбе стоял в кадке красный цветок. В окружавшей его белизне он смотрелся нелепо, как уродливая клякса на листе бумаги - «Антоша, на что это похоже?» На дворе была осень, прямо за окном рос раскидистый клен, одна ветка которого чуть не залезала в приоткрытую форточку. Из-за ширмы донеслось неразборчивое бормотание психоврача и тихий голос матери: «Шестнадцать будет. В октябре». Еще бормотание и слова «приступы агрессии». Голос матери: «Около года, наверное, с тех пор, как появился второй ребенок». Я ковырял пальцем обивку на диване и разглядывал цветок у двери.

- Петенька, мальчик мой, иди ко мне! – голос французской мамаши. Петенька уже ревет в голос. От его нытья просыпается мужик в болотной рубашке. Толстуха впереди выуживает из сумочки огрызок бумажки и начинает усердно им обмахиваться. Веселье в самом разгаре. Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание на полминуты прежде, чем сделать медленный выдох. Мне сильно хочется врезать пацану по морде, чтобы зубы хрустнули. Еще вдох.

Пацан уже сидит возле мамаши. Французская дамочка платком (наверное, с фамильным вензелем) вытирает ему лицо. Гудение двигателя автобуса постепенно распространяется на весь салон, передается воздуху, который начинает мелко-мелко вибрировать. Толстуха тоже начинает вибрировать и мне кажется, что она вот-вот взлетит под потолок. Чтобы не заболела голова, я изо всех сил сжимаю зубы.

Стиснув зубы от боли, я левой рукой быстро закручиваю кран. Ошпаренную правую прижимаю к груди. Пар, поднимающийся от чугунной ванны, заполняет легкие. «Только чтобы не слишком горячая, иначе Сереженька обожжется!» - слышу голос матери из кухни.

Со скрипом двери автобуса открываются. Толстуха, отлепившись от сидения, протискивается в двери, бросив недовольный взгляд на французскую дамочку с ее отродьем. Мужик в болотной рубашке, зевнув и слегка пошатываясь, выходит за ней. Я поднимаю сумку с Мишуткой, встаю и прохожу по салону мимо рыдающего пацана и успокаивающей его мамаши.

Под палящим солнцем плавятся мозги. Эти триста метров от автобусной остановки до первого терминала я преодолеваю как во сне, пытаясь пореже дышать, чтобы не пускать в легкие обжигающий июльский воздух.

В здании терминала у металлодетектора суетятся рабочие. Боковая панель его открыта, один из рабочих ковыряет в ней отверткой, в ответ тот периодически попискивает. Как в лучших советских аэропортах, антитеррористический контроль здесь совершает миловидная девушка в зеленом пиджаке. Этого прекрасного цербера уже преодолела толстая тетя, неизвестно где раздобывшая большой веер и теперь усердно им обмахивающаяся. Девушка в пиджаке пропускает мужика в болотной рубашке и вперивает взгляд в меня.

Вдох, выдох, улыбка.

Боюсь, как бы она не заметила Мишутку. Он очень стеснительный и нам обоим будет неловко.

Я открываю сумку. Мишутка спит под грудой моей одежды. Скользнув взглядом по мне и для порядка пару раз ткнув рукой в мое шмотье, зеленый пиджак теряет ко мне всякий интерес.

Над стойкой регистрации уже горит табло с номером моего рейса. Но я чувствую, как Мишутка шевелится в сумке. Он устал ехать, ему надо дать подышать свежим воздухом, как я его понимаю! Туалет здесь на втором этаже, в лучших традициях экономного распределения энергии. Что означает: пока добежишь, может, уже и не надо будет.

Начинаю подниматься по лестнице, пытаясь унять головную боль. Перед глазами пляшут цветные мохнатые пятна, из-за них почти ничего не вижу и пару раз спотыкаюсь на ступеньках. Бог любит троицу, и на самой последней ступеньке я падаю на колени.

Боль в колене немного заглушает бой барабанов в голове. Для верности я втыкаю ручку, которую только что скрал со стола психоврача, в колено еще раз, посильнее. Пульсация в висках слегка стихает, я вновь начинаю слышать разговор психоврача с мамочкой. Кажется, они уже прощаются.

И правда, мамочка выплывает из-за ширмы и направляется ко мне. Увидев кровь на колене, он останавливается. Круглыми от ужаса глазами она смотрит то на рану, то на окровавленную ручку в моей руке. От ее визга барабаны в голове начинают колотить новую партию.

Я захожу в туалет. Правильнее было бы назвать его сортиром, ибо это маленькая темная комнатушка с тремя писсуарами у правой стены и двумя кабинками для тех, кто любит уединение, у левой. А прямо напротив двери, над рядом раковин, висит большущее грязное зеркало.

Мне в глаза светит осеннее солнце, отражающееся в зеркале на дверце шкафчика. Вой мамаши уже стих. К моему колену сначала метнулся психоврач. Потом он высунул башку в коридор и что-то проорал. В кабинет забежала грудастая бабища, которая, оттеснив мамочку, принялась заматывать мне колено бинтом. Мамочка, видать, из зависти к груди бабищи, замолкла и только тоскливо подвывала, сидя на тумбе у двери. Красный цветок валялся тут же на полу в куче земли. А разбитая кадка, которую мощным движением бедра медсестра сшибла на пути ко мне, хрустела осколками под ногами прохаживавшегося взад-вперед психоврача.

- Антону придется здесь задержаться, - это психоврач вдалбливает слова в закрытый наглухо мозг моей мамочки. В воздухе стоит запах перекиси водорода.

- Ой, как же это… ой, что же это. У меня младший дома один с бабушкой, - лопочет маменька, периодически всплескивая руками.

- А ты беги домой, мамочка, - слышу я свой голос. В возникшей тишине я продолжаю. – Только поторопись.

- Почему, Антошенька? – лопочет мамочка.

- Потому что перед уходом, пока бабушка спала, я открыл газ на кухне.

В тишине, прерываемой лишь звуком капающей воды из крана, я глажу шерстку Мишутки. Сначала он тихо посапывает во сне, потом открывает один черненький глаз и смотрит на меня. Я слышу его голос: «Посмотри на себя, Антоша. Кем ты стал?» Голос Мишутки похож одновременно и на голос мамочки, и на голос доброй поварихи Захаровны из интерната для «особо одаренных» детей, таких как я. С хорошей памятью.

Я удивляюсь и поднимаю глаза. И всматриваюсь в свое отражение в мутном стекле зеркала.

Свое лицо на фотографиях я видеть не люблю. Даже в терапевтических целях, как говорит доктор. Сегодня с утра слышал, как он обсуждал мое состояние с главврачом. «Диссоциативное расстройство личности? Вы уверены?» - «Да, разумеется. Вы только поглядите на результаты тестов». Я внимательно изучаю свою руку. От тех вкусных таблеток, которые я пью, рука кажется очень длинной и тягучей, - «…его младший брат. Замещение происходит в стрессовых ситуациях и, похоже, Антон о брате даже не подозревает». В дверях появляется главный, который с интересом смотрит на то, как я машу рукой в воздухе, «А что, если удвоить дозу и попытаться их столкнуть лицом к лицу?» - «Вы готовы рискнуть?» Я, смеясь, закрываю глаза.

Антон внимательно всматривается в свое отражение в мутном стекле зеркала. Я вздыхаю и пытаюсь пошевелить правой рукой. Антон, пусть и с неохотой, выполняет мой мысленный приказ. Голова слегка кружится. Я опускаю взгляд. В левой руке у Антона длинная коробочка, обмотанная витыми проводами. Похоже, он только что достал ее из сумки. На маленьком жидкокристаллическом дисплее на боку коробочки мигает черная звездочка. Как маленький глаз.

Мысли Антона заглушают мои. Его боль уходит, начинается моя. Он вздрагивает и трясет головой. Он осторожно гладит провода на коробочке и прячет ее обратно в сумку. Я пытаюсь вернуть себе контроль над телом, но тупая пульсирующая боль мешает мыслям.

Антон выходит из туалета и начинает спускаться по лестнице. В отчаянии я делаю рывок, и нога Антона подворачивается, он вприпрыжку пролетает три ступеньки и падает на пол. Я замечаю, как на нас с интересом смотрит охранник в другом конце зала. Я пытаюсь овладеть рукой, чтобы махнуть ему, но мне это не удается.

Антон поднимается и идет к регистрации. Нашарив в кармане билет и паспорт, он протягивает их девушке за стойкой. Я собираюсь с мыслями и делаю еще один рывок.

Антон роняет сумку, из внешнего кармана высыпается мелочь, монетки со звоном катятся по каменному полу.

Девушка у стойки протягивает Антону посадочный талон и документы. «Поторопитесь, посадка уже заканчивается», - с улыбкой говорит она. Антон подбирает сумку, берет бумажки и начинает идти к зоне ожидания. Он подходит ко входу в накопитель, где суровый мужик в форме проверяет билеты и талоны.

Вдруг наше внимание привлекает знакомый звук за спиной. Антон вздрагивает и оглядывается. Мы видим женщину с мальчиком, спешащих за нами. Похоже, они только что прошли паспортный контроль. На женщине забавная шляпка с цветами, она тащит за руку зареванного мальчика, который упираясь, орет благим матом на весь аэропорт что-то про потерянную машинку.

Резкая головная боль сковывает движения Антона и освобождает меня. Чувствуя, что ускользаю, я роняю сумку и падаю рядом с ней на колени. Рывком я открываю молнию и выхватываю из сумки бомбу, вырывая из нее провода. Последнее, что я вижу, прежде чем меня поглощает свет небесной белизны – глаза женщины в шляпке, закрывающей собой мальчика…

- Антоша, можешь зайти!

Я вхожу в комнату. Здесь царит полумрак. В центре комнаты стоит мама с маленьким одеяльцем на руках, осторожно прижимая его к себе.

- Антоша, познакомься, это твой братик. Его зовут Сережа.

[cut=Нечто вроде послесловия]Писать этот рассказик начал еще до известных событий в Перми. Сейчас, подумав, решил немного изменить финал и все-таки его опубликовать. Прошу прощения, если тем самым кого-нибудь задел...[/cut]