Автор Flamma
Бета отсутствует, замечаниям только порадуюсь
Жанр приключения, romance
Пейринг Зуко/Катара
Рейтинг без ограничений
Статус закончено
Условия публикации размещайте на здоровье, но не забудьте "шапку" и ссылку на источник
Время действия хронологически между визитом к Ян-Ро и возвращением в лагерь в 16 серии The Southern Raiders (Южные Захватчики)
Отречение Все права принадлежат их законным владельцам

От автора:

Начало здесь.

Зуко сначала нес свою вахту лежа. Он знал, что уснуть ему все равно не удастся, потому что… По многим причинам. Прежде всего, он слишком устал, чтобы спать. Его утомление перешло в какое-то лихорадочное возбуждение, мешающее расслабиться и отдохнуть. В ушах гудело, в уме все крутились события этого длинного дня, в крови еще не улегся адреналин после погони, но главное – он не мог забыть глаза Катары, полыхавшие мстительным огнем. Назойливая карусель невеселых мыслей вращалась и вращалась, только вместо пестрых лошадок перед ним проплывали картины недавнего прошлого.
Взгляд Катары напомнил, как его провожали в деревне народа земли. Он сразился с наглыми солдатами и отбил у них сына приютившей его женщины. А потом принц Зуко назвал себя во всеуслышание. Катара смотрела на Ян-Ро такими же глазами, какими смотрели на него тогда все вокруг. "И это только одна девушка из племени воды, но сколько же в ней ненависти к моему народу!" – думал Зуко, глядя в прояснившееся небо сквозь узор из темных листьев.
Пожив в Царстве Земли, он увидел много боли, которую принесли туда завоеватели. Скорбное молчание было в брошенных деревнях, на выжженных дотла прибрежных пастбищах, в семьях беженцев, тянущихся бесконечным потоком к еще свободным городам. Зуко закрывал свое сердце, ожесточался и сжимал руки в кулаки, стараясь не пустить в себя жалость, но это было сильнее него. Оскорбленная гордость завоеванного народа смешивалась с мучительной тоской по сотням погибших и угнанных в плен. Боль пропитала насквозь саму землю, вливалась в душу с каждым глотком пыльного воздуха, горчила и скрипела песком на зубах. И из этой боли росло страшное: где-то в глубинах поднимались всходы гнева такой силы, что она грозила Стране Огня полным уничтожением, сопротивлением, на какое способны только люди, доведенные до последней степени отчаяния.
Зуко перевел взгляд на спящую Катару. В ней тоже жила частица этой ненависти, ее душа тоже была отравлена желанием мести, хоть у нее и не поднялась рука прикончить убийцу матери. Катара продолжала хмуриться во сне, и на ее изможденное лицо ложились тени колышущихся листьев, придавая ему печальное выражение.
И все же она была хороша – Зуко не мог это не признать. Она спала на расстоянии вытянутой руки – доверчиво… Или равнодушно? Длинная прядь волос спускалась ей на грудь, гибкое тело расположилось в каком-то неуловимо изящном изгибе. Невозможно было удержать взор, то и дело возвращавшийся к Катаре, останавливающийся отчего-то на то на округлом колене, то на тонком запястье.
Сердце кольнуло – Мэй! Память с жестоким укором живо нарисовала ему точеный профиль, надменный взгляд, за которым – он точно знал это – скрывались пламя желаний, ревность и любовь. Зуко с еле слышным стоном сел и отвернулся от спящей Катары, уже жалея, что это дивное, искушающее видение было реальностью, а не плодом его воображения.
Он хотел было отодвинуться дальше от нее, но передумал, понимая, что все равно не позволит себе поддаться минутной слабости. Однако мысль о том, что Катара по-прежнему рядом, неотвязно возвращалась к нему. "Спокойнее, спокойнее. Это пройдет", – уговаривал принц Зуко самого себя, но отвлечься не получалось. Война, покинутая Мэй, страдания Катары и ее красота, воздушная, чистая, как парящая легкость миндаля в цвету, вновь и вновь представали перед его мысленным взором.
Над головой убаюкивающее шелестел ветер, и Зуко вспомнил, как радовался дядя Айро, когда он пошел на то нелепое свидание в Ба Синг Се. Вероятно, увидев его сейчас на одиноком островке вдвоем с прелестной девушкой, дядя не удержался бы от многозначительных взглядов и хитрой улыбки. Мимолетное воспоминание об Айро, горькое и светлое одновременно, принесло ему успокоение. Некоторое время он сидел неподвижно, перебирая в уме то, что случилось с ним в столице Царства Земли. Странно, но сейчас то время казалось ему почти счастливым.
Катара вздохнула во сне и перевернулась на спину. Боковым зрением Зуко увидел, что на глаза ей упал солнечный луч и мешает спать. Ее ресницы слабо задрожали, казалось, она вот-вот проснется. Зуко протянул руку и загородил ее лицо от света, Катара умиротворенно затихла. Тогда он придвинулся ближе, чтобы его тень закрывала ее, и хотя через минуту набежавшее облачко спрятало солнце, Зуко продолжал сидеть рядом со спящей девушкой.
Катара притягивала его против воли разума, и он сам не мог бы точно сказать, когда это началось. Сражаясь с ней у Источника духов, Зуко впервые в полной мере испытал на себе ее силу и впервые подумал о том, что ее магия подпитывается не только чарами луны и воды. Когда он потом говорил об этом с дядей, тот, казалось, понял, что он имел в виду, но по обыкновению выразился туманно: "Мой мальчик, в каждом человеке есть нечто такое, что дает силы сделать невозможное. В страдании человеческий дух перегорает и очищается, но новую высоту он обретает только на пути к другому". А потом Айро, расправляя края широкого рукава и тихо посмеиваясь, словно все это казалось ему забавным, сказал еще кое-что: "Эта девочка может стать для тебя нелегкой и в некотором роде опасной задачей. Будь осторожен, племянник! В ней что-то есть. Еще несколько лет, и мужчины начнут делать глупости ради нее. Большие глупости!"
Сейчас он начинал понимать слова дяди. Ее подчеркнутое недоверие и даже злость нисколько не отталкивали Зуко: он чувствовал, что она лишь боится еще раз обжечься. Но когда Катара изредка смотрела на него или случайно касалась, он слышал, как в нем звенят от напряжения глубинные струны души. Это было наваждением. Он запрещал себе это. Он ничего не мог с этим поделать.
Зуко наклонился к Катаре, глядя на нее: на мерно вздымающуюся грудь, на еще по-детски мягкие черты милого смуглого лица. Если бы только можно было прикоснуться к ней! Один раз… Целовать загорелое плечо, ясный чистый лоб, целовать нежный висок с бьющейся тонкой голубой жилкой, целовать ее губы, робкие, пьянящие, как аромат липы…
"Стой!" – придушенно крикнул голос рассудка, и Зуко замер. Он заставил себя отвернуться, подняться на ноги и отойти от Катары на несколько шагов. Просто чудо, что она не проснулась! Нет, надо взять себя в руки: не приближаться, не смотреть, не думать о том, как умопомрачительно сладко было бы… Стоп-стоп, не надо об этом!
Лучшее, что он смог придумать, чтобы не находиться рядом с Катарой, – короткая вылазка на окраину рощи. Прячась в тени деревьев, Зуко за пару часов обошел весь островок, высматривая на уже зардевшемся вечерней зарей горизонте дым пароходных труб. Прибрежный тростник колыхался, тревожимый вечерним бризом, и казалось, что в его слабом шепоте была насмешка над тем, кто сбежал, испугавшись собственных чувств, сбежал под надуманным предлогом.
Зуко и сам понимал, что напрасно пытаться угадать, где находятся их преследователи: капитан Рон-Саи был честолюбив и неглуп – он, наверняка, отвел корабль на такое расстояние, чтобы не вызвать подозрений у проходящих мимо судов и чтобы не терять из вида рифы Забвения. Едва они поднимутся в воздух, быстроходный "Василиск" будет тут как тут. Лишь бы не было сильного ветра на море! Рассчитывать на одно искусство Катары – это риск, но сейчас им больше не на что было рассчитывать.
К его возвращению Катара уже проснулась. Она сидела к нему спиной и, расчесывая спутавшиеся за время сна волосы, приговаривала:
– Постригусь! Когда все кончится, найду хорошего парикмахера в Ба Синг Се и постригусь.
– Не вздумай! – подал голос Зуко, подходя ближе.
Катара удивленно обернулась. Кажется, не нужно было это говорить.
– Ты это сказал совсем, как папа говорил маме, когда она хотела обрезать косы. Я хорошо помню это, – и она улыбнулась своему воспоминанию, глядя мимо него.
Зуко понимающе усмехнулся:
– У моей мамы тоже были длинные волосы, почти как у тебя. И воевала она с ними так же. Мне не разрешали приходить к родителям до завтрака, но иногда я пробирался потихоньку в их спальню, когда отца там уже не было. Мама сама расчесывала волосы гребнем, сидя у зеркала. Это было так красиво...
Они оба умолкли: почему-то всегда хочется тишины, когда вспомнишь что-то дорогое сердцу. Слабый ветерок перебирал невидимыми ласковыми пальцами пряди темных волос Катары. Косой закатный луч рассыпался по ним золотистыми искрами. Зуко смотрел краем глаза на задумавшуюся девушку. Она же, казалось, была мыслями далеко отсюда. Внезапно она сказала:
– Знаешь, может быть, Аанг был прав, и мне не стоило искать убийцу мамы.
Зуко не видел, какое у нее сейчас выражение лица. Катара меж тем продолжала:
– Может быть, мне потом будет стыдно за то, как я вела себя с этим стариком, хоть он и полное ничтожество и предлагал мне жизнь своей матери. Как будто… – она запнулась. – Как будто это может что-то исправить!
Ему захотелось обнять сейчас Катару за плечи. Просто поддержать ее, сказать без слов, что она справится. Он даже сделал шаг к ней, но потом бессильно разжал кулаки и вздохнул, лишь мотнув головой: нельзя, чтобы она догадалась.
Катара поднялась на ноги и посмотрела на него. Она чуть стыдилась своей внезапной откровенности и хотела убедиться, что преграда, так старательно возведенная ей между собой и Зуко, не дрогнула, что он по-прежнему не смеет приближаться к ней, к ее душе. И все же где-то глубоко внутри она чувствовала, что эта стена построена на песке и лишь ненадолго скроет ее от чего-то неизбежного, что страшило и манило одновременно.
Покрасневшие глаза с резко обозначившимися кругами под ними и отрастающая щетина Зуко явно не красили, и во взгляде Катары мелькнуло беспокойство, которое, она, впрочем, постаралась скрыть.
– Плохо выглядишь, – бросила она, через плечо. – Тебе бы поспать хотя бы пару часов.
– Высплюсь в лагере. Солнце почти село, и как стемнеет, нам надо взлетать, – сказал ей на это Зуко.
Он и не знал, жалеть ли, что теплота, вдруг послышавшаяся в ее голосе, вновь сменилась привычной сдержанностью.

Через час синие влажные сумерки спустились на остров. Аппа выспался, немного поел и уже был полностью снаряжен в путь. Зуко первым взобрался к нему на спину и протянул руку Катаре, помогая подняться в седло. Девушка была бледна, она сосредоточенно молчала, собираясь с силами для предстоявшей битвы. Однако ободрить ее Зуко не решился.
– Как только мы взлетим, они пойдут за нами на всех парах. Чем раньше ты начнешь, тем лучше.
Катара кивнула в ответ.
– Хип-хип! – и с тесной поляны среди деревьев поднялся в воздух огромный бизон.
А на морской глади, повинуясь магии, завихрилась подобно поземке мельчайшая водная пыль. Опустив вниз ладони, Катара делала медленные кругообразные пассы. Вскоре тонкие струи тумана поползли под ними, заклубились в затейливые узоры, свились густыми прядями, как косы Катары.
Зуко внимательно всматривался в горизонт, пытаясь угадать, с какой стороны ждать появления "Василиска", но некоторое время все было спокойно. Туман расползался дальше и дальше, постепенно сгущаясь, и только по сигнальным огням принц опознал вдруг вынырнувший слева корабль бывшего адмирала. Он негромко окликнул Катару и показал на их преследователей, которые, похоже, не растерялись от неожиданно спустившегося тумана.
Он недооценил капитана Тонг Рон-Саи. Беготня на палубе продолжалась недолго. Зуко слышал громкие команды старпома и скрежет какого-то механизма. Потом мелькнула вспышка, и конический луч прожектора разрезал тьму и туман. Он медленно поворачивался вокруг невидимой оси, будто ощупывая пространство вокруг корабля и неумолимо приближаясь к ним. Зуко быстро понял, какая им грозит опасность:
– Надо вывести из строя прожектор. Ты можешь вызвать сильную качку? – спросил он у Катары.
Не отвлекаясь от своего дела, она коротко ответила:
– Я попробую.
Катара резко вскинула руки и сразу же оттолкнула от себя что-то невидимое, создавая высокую волну, отклонилась назад, подалась вперед. Море под ними зашумело сильнее, откликаясь на ее магию. Сердце Катары билось в унисон с мерным движением волн. Она чувствовала…
Море, гордое море, попранное кораблями огненного народа, оскорбленное едким дымом, грязью больших пароходов, черной угольной пылью, – негодовало. Их корабли несли разрушение, горечь, разлуку навечно, сеяли смерть и калечили души…
Гнев самой стихии отзывался во всем ее существе. Страх ушел, и сменился ощущением собственной власти над миром, в котором так много воды. Катара продолжала изгибаться всем телом, поднимая волны все выше, то маня их к себе, то отсылая вперед повелительным жестом. Она словно танцевала древний танец, изнуряющий и монотонный. И в этот момент с палубы "Василиска" взметнулась первая вспышка. Гончие почуяли близость добычи! Снаряд прошел позади, но луч прожектора все же выхватил смутные очертания летящего бизона в серой дымке.
– Катара, они корректируют прицел! Быстрее! – уже в голос поторопил Зуко.
Она не сказала ничего. Вряд ли она вообще его слышала. В ушах у Катары шумело, ей казалось, что вся она сейчас превратилась в движение моря, что это ее кровь плещет внизу темными волнами. Она была как натянутая струна: глаза смотрели невидящим взглядом, пальцы дрожали. Не на шутку испугавшись за нее, Зуко перебрался в седло и потряс Катару за плечо, пытаясь разбудить от этого сна наяву, но она никак не отозвалась.
Послышался глухой стук катапульты, и Зуко даже не увидел, а угадал, что второй снаряд несется прямо на них. Что-то толкнуло его изнутри, заставив броситься к Катаре и повалить ее на седло, закрывая собой от огня. Он едва успел: жаркий шлейф горящего шара в ту же секунду накрыл их обоих. Аппа взвыл от боли и резко пошел вверх.
Зуко отчаянно вцепился в край седла, другой рукой удерживая Катару.
– Аппа! Прекрати, Аппа! – закричал он.
Созданный Катарой туман больше не защищал их: он редел и грозил совсем растаять через некоторое время. "Василиск", борясь с жестокой качкой, все же шел следом за ними, и катапульту, вероятно, уже перезаряжали.
– Аппа, – позвала Катара.
Она как-то обмякла и с трудом держалась за Зуко, ее голос плохо слышал даже он.
– Аппа, – настойчиво повторила она, – пожалуйста…
Бизон выровнялся в воздухе и громко застонал, жалуясь на боль: его левый бок был сильно обожжен, кое-где шерсть почернела. Катара смогла приподняться на колени и выглянуть из седла, чтобы осмотреть ожог. Глаза Катары ярко заблестели, но остались сухими. Ее взгляд разом прояснился.
– Ненавижу, – прошептала она и выпрямилась в полный рост.
Сильный порыв ветра разметал остатки тумана, корабль врага был теперь как на ладони. Катара смотрела на него, недобро прищурившись, и ветер трепал края ее черной накидки, делая ее похожей на грозного духа отмщения.
– Катара, сядь! Ты упадешь! – крикнул Зуко.
Упрямо сжав губы, Катара широко развела опущенные руки и медленно, с усилием подняла их вверх – две волны невиданной высоты встали по бокам корабля и вот-вот должны были обрушиться на него. Еще один снаряд просвистел мимо, и Зуко невольно проводил его взглядом. Но Катара даже не шелохнулась, будто опасности и не было. Зуко ужаснулся: она сама бы не узнала себя, если бы увидела сейчас свое отражение. Так смотрят люди, решившиеся переступить последнюю черту, за которой уже не ценят ни свою жизнь, ни чужую. Нет, только не она!
– Стой! – он бросился к Катаре и схватил ее за запястья.
Волны опали с тяжелым грохотом, сметая с палубы людей и военные машины, в щепки круша надпалубные постройки. Раздались громкие гудки: "Василиск" подавал сигнал бедствия.
– Пусти, – глухо сказала Катара и вдруг забилась, пытаясь высвободиться. – Пусти! Я потоплю этот чертов корабль! Пусти!
Зуко лишь крепче схватил ее руки и притянул девушку к себе, обнимая ее, удерживая на краю.
– Я их ненавижу! Народ огня! Всех до одного! Никогда! Никогда не прощу!
Зуко заставил ее опуститься на седло. Он даже не чувствовал, как впиваются в сердце ее слова. Он лишь знал, что не даст ей сломаться.
– Катара, не надо, – уговаривал Зуко.
– Убийцы! Я не прощу! – как клятву повторяла она.
Он спрятал ее голову у себя на груди, целовал темные волосы, соленые от морских брызг. И держал, держал ее, дрожащую, исступленную, измученную до ярости чужой болью…
Вскоре Зуко почувствовал, как ослабели ее напряженные плечи и как она сама прильнула к нему, по-детски ухватившись за складки на его накидке.
– Никогда-никогда, ни за что, – все шептала Катара, и давно кипевший в ней плач никак не мог пролиться слезами.

Катара и Зуко сидели рядом еще некоторое время, обнявшись, ни о чем не думая. Они летели вдвоем сквозь тьму, и саднящая горечь воспоминаний была в их душах. Зуко слушал, как постепенно успокаивается судорожное дыхание Катары. Она слушала стук его сердца.

Добавлено (2009-08-15, 14:58)
---------------------------------------------
И ты даже не представляешь, насколько близка оказалась к задумке, которая только-только начала формироваться у меня в голове! Теперь придется отказаться от нее, но жалеть совершенно не о чем.

Пилат: Истина, Истина! Что такое Истина?!
Христос: Истина - она то, что с неба.
"С неба обычно падают снег, дождь и парашютисты" (с) Домбровский

С топотом?))) Вай, прелесть! Это лучшая похвала)))

Это не повод от нее отказываться. Если задумка жива, ее стоит воплотить, чтобы было больше хороших фанфиков))

Necroqueen, спасибо за отзыв и ободрение) Специально по твоей просьбе - горестный драббл об оставшихся позади перекрестках судьбы:

"Это надо прекратить, это последний раз", – думаю я, разворачивая дрожащими руками его новое письмо. В нем новости, раздумья, шутливые нежности, и через строки – нежность настоящая, о которой мы не пишем друг другу.
Я пишу ему, что хотела бы приехать к ним погостить, взглянуть на их младшенького и посмотреть, что нового в Стране Огня. Я не пишу, что хочу увидеть его, дотронуться, услышать голос… Наверно, к лучшему, что сейчас я не способна никуда ехать, потому что при встрече я не смогу посмотреть ему в глаза.
Он пишет, что на него порой находит грусть и ему хочется собрать вместе нас всех, вспомнить нашу юность. Он не пишет, что мечтает еще раз обнять меня, как тогда на прощание, стоять так долго-долго и не отпускать меня… Наверно, к лучшему, что эти письма всего лишь слова, но не те слова, которые мы никогда не сказали бы друг другу.
Так почему я жду с замиранием сердца новой весточки? Почему выхожу на балкон вечером и вглядываюсь в даль: не летит ли ястреб? Почему я так и не смогла сказать Аангу, что он пишет мне?
Всего лишь письма. Почему я перечитываю их так часто, что уже почти выучила наизусть? Может, это потому, что он касался того же клочка бумаги, который у меня сейчас в руках. Я вижу, как он улыбался, когда писал мне о проказах старшей дочери, и как не хотел заканчивать это письмо, а сказать больше было нечего. Я вижу это, потому что и сама каждый раз подолгу не решаюсь написать беззаботное "Передай от меня поклон Мэй и поцелуй детишкам. Всегда ваша…" Я знаю, что он не передаст Мэй ни слова из моего письма, и я знаю, что он прочтет: "Твоя, всегда твоя".
Видит ли он меня в своих снах? Вспоминает ли утром, просыпаясь рядом с женой? Сжимается ли его душа от того же бессильного чувства, что наша мимолетная радость – украдена? Жалеет ли он о том единственном поцелуе?
Я отправлю ястреба в обратный путь, а сама буду снова и снова повторять про себя обрывки последнего письма и добавлять к его строкам то, что не могу написать. Есть ошибки, которые нельзя совершать, когда у тебя счастливая семья. Есть ошибки, о которых я буду жалеть всю жизнь потому, что не совершила их.
А ночью я просыпаюсь от чувства вины. Милое лицо Аанга, моего доверчивого и любящего, моего родного и любимого – мне приснилось, как он читает эти письма, я видела, какой болью наполнился его взгляд. И тогда я решаю, что нужно это прекратить: ради Аанга и ради маленького сердца, бьющегося под моим. Бедный мой малыш, за что тебе это? Я прислушиваюсь к своему дыханию, я думаю о том, что моя жизнь мне больше не принадлежит, потому что она уже отдана нашему сыну. Успокоенная этой мыслью, я засыпаю снова.
Я же знаю, знаю, что должна сделать. Я должна дать понять Зуко, что это больше не наша тайна. Я должна на самом деле показать новое письмо Аангу. Я должна заставить замолчать свое сумасшедшее сердце, это непонятливое и коварное сердце, которое бьется так страстно и жалобно, когда в моих руках оказываются строчки, выведенные темной бордовой тушью.
И я жду его писем, обманываю себя, ломаю пальцы, считая дни перелета ястреба. Я пью этот восхитительный яд, и по моим венам бежит не кровь, а искристая, напоенная желанием, горечью, мучительным наслаждением и чистой надеждой – любовь. Я знаю, что жестоко потом поплачусь за это.
Я молчу. Я не зову его. Я улыбаюсь. А моя душа охрипла от крика, а мое сердце заходится от немого плача.
Думай обо мне. Вспоминай меня, посылай мне свой взгляд через полмира. Рви и сжигай письмо, что все о любви, но ни слова о ней не скажет. Мечтай обо мне. Руки в небо протягивай и зови по имени через сотни миль. А в письмах шути. И не искушай меня, потому что этому – никогда не быть.

Только что прочла твое "Молчание" на другом сайте... и вспомнила кое-что...
"боль от потери? -
скорей - неименья,
неотречения
и несмиренья.

Она говорит, что любит тебя. Он говорит, что любит меня. Ты говоришь, что любишь ее. Я говорю, что ненавижу тебя. На словах все сразу становится так просто. Сказать "люблю" или "ненавижу" - и сразу все всем ясно. В том числе тебе и мне. Есть отработанные тысячами лет схемы взаимоотношений. Все мы прекрасно знаем, что люди чувствуют, когда любят. И знаем, что надо говорить.
Еще люди знают, что если НЕ любишь, то и говорить тут не о чем.
И нам с тобой уже давно не о чем говорить друг с другом.
Но я все время молчу с тобой.
И порой я слышу, как ты молчишь со мной.
Влюбиться в тебя было бы проще простого. Потому что проще всего дать имя тому, что имени не имеет.
Но я не стану этого делать. Потому что это пришло из мира, где нет имен.
И до тех пор, пока у этого чувства нет имени, я буду говорить, что ненавижу тебя.
Я говорю, я тебя ненавижу. Значит ли это, что люблю?
Это просто weird" (мое)

Очень близко и понятно. И - неизбежно - конечно.

Пилат: Истина, Истина! Что такое Истина?!
Христос: Истина - она то, что с неба.
"С неба обычно падают снег, дождь и парашютисты" (с) Домбровский

Shadowdancer, с огромным опозданием, но... Хочу все же поблагодарить за художественный отзыв)

Водохлёб, Вы имеете в виду "День Аватара"? Ох, да, такой он получился, выжимающий слезу. Он был написан в паре с другим драбблом, посвященным матери Аанга, но тот текст я так и не довела до ума.

Мелочь, спасибо большое за такой лестный отзыв! Если мои почеркушки приносят кому-то радость, то, значит, они не зря были опубликованы.

Небольшое подношение местным богам:

Название: Дождь над Ба Синг Се
Автор: Flamma
Жанр: романтика
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: Зуко/Катара
Дисклеймер: все права принадлежат их законным владельцам
Размер: 600 слов
Статус: закончен

Его разбудил дождь. Шумный теплый ливень захватил город, скрыл горизонт за серыми прозрачными занавесями, постучался в каждый дом от бедняцкой лачуги до императорского дворца. Зеленые крыши Ба Синг Се тускло блестели от воды.
Зуко нехотя поднялся, чтобы закрыть ставни, которые дядя Айро никогда не запирал на ночь. Еще до конца не проснувшись, он подошел к окну, из которого веяло прохладой рассвета и влажной лаской дождя.
Вода. Ее стихия. В каждой капле звучал ее ликующий смех. Дождь стекал по гибким веткам глицинии, и душистые гроздья лиловых соцветий ниспадали, словно складки ее платья… Повсюду и во всем была одна она. Томящая пустота утренних улиц, гулкие шаги случайного прохожего, хмурое небо – все тосковало о ней и просило ее присутствия.
Опершись на подоконник, он смотрел на тающие под дождем очертания городских зданий. Богатые кварталы в верхнем круге обычно переливались на солнце всеми оттенками изумруда, а крыши на домах бедняков выцветали до чахлого грязно-оливкового цвета и даже в ясную погоду производили удручающее впечатление. Но сейчас дождь приглушил кичливую яркость дворцов, омыл от пыли кровли, под которыми спали простые труженики. И Ба Синг Се смиренно замер, позволив ненадолго воцариться дождю, перед которым все равны. Скованный страхом город, укрывшийся за стеной, мнящий себя неприступным…
Ему вдруг подумалось, что она чем-то похожа на Ба Синг Се: тоже тщетно пытается скрыть от него себя настоящую. Каким дождем можно смыть с ее лица отстраненность и злость?
Зуко передернул плечами и закрыл ставни. Он вернулся в свою постель, укутался одеялом, надеясь подремать еще полчаса. Сонное тепло медленно возвращалось к нему. Дождь постепенно стихал, и капли уже не обрушивались сплошной стеной на крышу, а ударяли по ней с четким перестуком, как вышколенные армейские барабанщики.
Где-то солдаты его народа маршировали грозными ордами, захватывая новые города. Ба Синг Се не сдался им. Что испытывает полководец, снимая осаду с непокоренного города? Не то же ли самое, что чувствует отвергнутый мужчина?
Впрочем, ему ли не знать, какова на вкус горечь поражения? Снова и снова он расставлял силки для осмотрительной птицы удачи. Снова и снова она взлетала, оставив в его руке лишь пару синих перьев. В самых глубоких снах, заповедных, тщательно забываемых утром, эта синева превращалась в вышивку на ее подоле, в тень, обозначившую под длинным платьем маленькое девичье колено.
Слушая сквозь дремоту ослабевающий стук капель, Зуко видел, как она серой феей танцует на его крыше. Это ее узкие смуглые ножки отбивали негромкую дробь. Изгибался стройный стан, и легкие руки порхали то над головой, то вокруг талии, притягивая взгляд. Воистину запретное искусство, если от этого зрелища по всему телу разливались приятный жар и тревожная нега!
Она танцевала и улыбалась. Выгнувшись, вся раскрывшись, откинув голову назад, она самозабвенно кружилась и подставляла лицо дождю. От ее пальцев, от кончиков влажных волос веером разлетались искристые капли. Намокшая одежда льнула к телу, очерчивая то, что он не должен был видеть. Каждая линия, каждое плавное движение отпечатывались в его памяти. Зуко видел, как она тяжело дышит, разгоряченная танцем, и невольно сжимал кулаки, прихватывая простынь. В запястьях у него часто бился пульс - стук ее сердца, скрытого под платьем, потемневшим от воды.
Она не думала о нем – это ясно, как день. Но зачем она приходила в эти утренние грезы и будила жажду, которую водой не утолить? Для чего так пленительно мягко улыбалась через плечо и отворачивалась?..
Даже во сне ее не удержать и не назвать по имени. Все, что ему оставалось от этих видений – шум крови в висках и сладко-болезненное напряжение во всем теле. Сердце сжимало теплой бархатистой ладонью. Неясное томление накатывало волнами – выше, выше… и наконец медленно спадало, растворяясь в наступившей тишине.
Через щель между ставнями пробивался неверный утренний свет. С цветов глицинии устало падали последние капли и звонко разбивались о подоконник.

Moonlight, и Вы вспомнили автора, потерявшегося так давно!) Если честно, то я не рассчитывала на такой теплый прием, видя, как расцвело и заколосилось за это время творческое поле в этом фандоме. И потому мне вдвойне приятны Ваши слова.

peppi, будем знакомы! Спасибо большое за отзыв! "День Аватара" и "Молчание" были для меня попыткой примирить шипперские пристрастия с каноном. Если поклонник КатАанга смог прочитать один из этих фиков и остался доволен, значит, у меня что-то получилось))

А теперь - танцы! Shall we?

Название: Танцующая в тенях
Автор: Flamma
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: Зуко/Мэй
Дисклеймер: все права принадлежат их законным владельцам
Размер: 1058 слов
Статус: закончен
Размещение: со ссылкой на источник - сайт lastavatar.org

Нет, автор, знаешь, это невежливо. Ты не оставляешь лазеек, чтобы прицепиться. Орфография и пунктуация на мой взгляд идеальны, а если что-то такое и есть, то это не мешает чтению. Никаких логических изъянов... Но Бог с ним, с этим. Просто язык. Язык очень хорош, читается все на вдохе, заканчивается чтение на выдохе. Раз и Раз. Очень здорово вы описываете и чувства, и переживания, и вообще - саму ситуацию.

Я не умею анализировать) Я умею общее ощущение от прочитанного выдавать. От данного очерка у меня ощущение, что вы - писатель. Причем писатель в моем любимом жанре короткого рассказа) Браво.

Что тут сказать, Flamma? Что это было невероятно? Красиво, чарующе, чувственно. И - очень приятно, конечно же ) Тщеславие сладко нашептывает мне принять аллюзию в названии за комплимент, хотя и знаю прекрасно, что не заслуживаю его. Но я очень люблю Ваш стиль - он безупречен: в нем есть место буре эмоций, скрытой за внешним бесстрастием и неподвижностью, красоте и точности боевых стоек, текучести и взрывной энергии танца.
Для меня осталось непонятным, в какой момент времени могло происходить это столкновение: между второй и третьей книгой, так? Я привыкла воспринимать отношения Зуко и Мэй, как то, к чему они оба были готовы, словно их будущий союз был устроен родителями, а сами они и не думали возражать, потому что их связывал не только матримониальный договор. В каноне есть любовь, есть уверенные отношения двух взрослых людей, и лишь иногда - неожиданными вспышками - страсть, тлеющая готовыми в любой момент разгореться углями. У Вас страсть - необъяснимая пока, неявная, но очень мощная - на первом месте. Отношения, если и будут, то когда-нибудь потом, когда они начнут лучше понимать друг друга. Но я с огромным удовольствием прочла эту сцену, она великолепна. Я почти забыла имена героев, зачитавшись, почти забыла, что им еще предстоит разлука и недоверие.

Cannot dream,
Cannot share,
Sweet and tender moments
Cannot feel how we feel,
Must pretend it's over

Must be brave, and we must go on
Must not say what we've known all along
How can I not love you?
What do I tell my heart?
When do I not want you here in my arms?
How does one waltz away from all of the memories?
How do I not miss you when you are gone?
How can I not love you? (с) Joy Enriquez

Пилат: Истина, Истина! Что такое Истина?!
Христос: Истина - она то, что с неба.
"С неба обычно падают снег, дождь и парашютисты" (с) Домбровский

з.ы. Поддерживаю вопрос Shadowdancer о времени происходящих событий, которые вы описали. Это и взаправду очень интересно ))

Миром правит красота

Вечером прочитаю второй и прокоментирую.

Раса: Человек.
Профессия: суперзлодей
Ранг: мерзкий тип.

arriva, у меня нет беты, поэтому недочеты в этом и других текстах однозначно есть. Я была бы очень благодарна за замечания.)

М... Я особенно не выискивала в сюжете момент, когда могла бы случиться эта сцена, но... Это точно было между второй и третьей книгами, точно до объяснения Зуко и Мэй. Эмоции не подвластны планам родителей, даже если они вроде бы развиваются в нужном русле. Зуко и Мэй повезло, что их желания совпали с брачными планами двора, но они все же люди - очень юные, порывистые, до конца себя не понимающие. Эта неопределенность чувств, неразрешенное напряжение мне кажутся очень интересными, поэтому я пляшу вокруг них с лупой, пытаясь разглядеть мотивы и нюансы.

Если Вы об именах вымышленных сыновей Катары и Аанга, то посмотрите на дату публикации текста: тогда о продолжении еще ничего не было известно. Буду ждать Вашего мнения о других текстах)

А почему такая несправедливость?