Добавлено (05/09/2010, 00:03)
---------------------------------------------

Авторские музыкальные рекомендации: сцена Аанга писалась под «Делай то, что должен» Сары МакЛахлан, которая очень подходит к тому, о чем он думает. И, чтобы проникнуть в голову к Азуле, я не нашла ничего лучше, чем «Реквием по мечте».

Ты сломлена, ты исковеркана, ты слаба, ты пуста.
Они смеялись над ней, на что никогда не отважились бы раньше, открыто и язвительно бросали ей в лицо то, что они на свободе, что они покинули ее, что ей уже никем не быть, и никогда ничего не добиться.
Они думали, это так забаааавно, что она пала так низко.
Когда-то у нее было все, чего она хотела. Властелин Огня Азула, папочкина гордость и радость. У нее было уважение, и сила, и власть, весь мир лежал в ее ладони, любой был к ее услугам и подчинялся мановению руки. Когда-то у нее были друзья, когда-то она доверяла, она показала им, кем она была, она показала им, кем они могли бы стать, и при первом удобном случае они нанесли ей удар в спину. Как и все остальные. Лгали ей в лицо и скалили зубы, как только она поворачивалась к ним спиной.
(Совсем как мамочка).
Все, чего она хотела, теперь горьким пеплом наполняло ее рот, пыльным и мертвым. Она так долго боролась изо всех сил только ради того, чтобы однажды оказаться здесь, в темной камере одним духам известной тюрьмы для безумцев. Одинокая, отвергнутая, одна одна одна.
Это было похоже на танец, это было похоже на полет. Скольжение по лезвию ножа между страхом и ненавистью. Она всегда, всю жизнь вкладывала все силы в то, что делала. Она всегда была лучшей, она ничего не скрывала, но они снова и снова недооценивали ее, так что, в конце концов, ей хотелось расхохотаться им в лицо – «Неужели вы настолько глупы?» - и еще было интересно, чувствовал ли отец то же самое по отношению к остальному миру? Недостойные. Слабые. Она бы сожгла их всех.
Улыбка. Обнаженные в темноте зубы. Здесь они все допускали ошибку, здесь они всегда оступались. Потому, что она никогда довольствовалась малым, будучи тем, кем она была, и это могли себе позволить очень немногие.
Это всегда было вопросом равновесия.
Острые осколки стекла под босыми ногами, выступившие алые капли омыли хрустальные обломки. Свежий ночной воздух, и тонкий полумесяц, и полночный бриз, щекочущий кожу. Сладкий запах горелой плоти тяжело висит в воздухе. Горячие камни под босыми ногами. Это была свобода, густо и горячо вскипающая в ее крови. Эта сила была дана ей по праву рождения, которое невозможно было отнять или отвергнуть.
У Зуко была поговорка, которую знали все: Азула всегда врет. Только Азула знала оборотную сторону этой медали: Зуко всегда получает все, что хочет Азула. Но ничто никогда не мешало ей отнять это у него.
Рваные края здравого смысла. Когда узы, которые связывают… спадают.
Она так давно знала о шатком состоянии своего рассудка, что не помнила, когда впервые заметила это. Давным-давно, когда мир был ярким и счастливым, и слово Азула означало пылкую игривую маленькую девочку, любившую своего брата и строившую на пляже замки из песка. Целую жизнь назад. И даже тогда она уже знала об этой скользкой тьме внутри себя. Отосланная в пансион, одинокая и никому ненужная, она лелеяла ее в себе до тех пор, пока она не расцвела и не стала ее силой, оплотом и вместилищем души.
Что бы она ни делала, она вкладывала в это всю себя. И сейчас было так же.
Она искала утешения в том единственном, что никогда не подводило ее, не предавало: в своей силе. Синее пламя во тьме, фосфоресцирующий жар, сжигавший демонов, шепоты и сомнения, никогда не прекращавшие преследовать ее.
Она была ребенком, которого они не хотели. Она росла в яркой тени наследного принца, совершенного, чье любое желание удовлетворялось мгновенно, так что ему не нужно было ни за что бороться. Ни одна дверь никогда не закрывалась перед Зуко, никто никогда не избегал общества наследника престола, никто никогда не издевался и не смеялся над ним и не унижал его. Зуко, избалованное и совершенное солнечное дитя, никогда не знал, что такое одиночество. И она ненавидела его за это с тлеющим и горьким жаром, ставшим ее величайшей силой.
Она всегда сознавала, что ее картина мира была в каком-то неясном, но основополагающем смысле иной. Поврежденной. Словно она видела все сквозь треснувшее стекло. Иногда ей удавалось дотянуться через эту пропасть до других, чтобы связать с ними свою жизнь. Но связываться со слабыми и безвольными было себе дороже.
А потом все развалилось, как всегда разваливалось, и ей не осталось ничего, кроме ярости. Тлеющей, как уголь, выжидающей момента вспыхнуть и возродиться – как сверхновая звезда, ослепив ее. Азула осознавала происходящее, но не испытывала к нему интереса, когда веревки, связывавшие ее, спали, и мост закачался под ее ногами. Сомнительная безопасность была так далеко, а она никогда не умела летать. Все за ее спиной горело и превращалось в пепел, а пламя подбиралось все ближе, ближе, ближе, и тьма внизу казалось такоооой замаааанчивой.
Это всегда было игрой на равновесие, а она всегда была таким хорошим игроком.
Тонкие нити, поддерживавшие ее рассудок, лопнули, и она упала.
У нее никогда не было никого, кто мог бы поддержать ее.

Аанг собирался вернуться в свою комнату, но мысль о том, что он будет заперт в четырех стенах на нижнем этаже, не мог выдержать.
Ему нужна была высота, свободное пространство. Чистый воздух.
Самым высоким зданием среди дворцовых построек была колокольня, на вершину которой вела винтовая лестница. Шагнув в слабый свет луны, он снял обувь. Грубый камень под босыми ногами. Он прошел к самому краю и сел там в позе лотоса. Даже путь сюда, даже простая возможность побыть одному уже помогли ему подавить панику, которую он ощущал среди толпы, и он кое-что понял. Ему нужно взять себя в руки. Терзаться сомнениями было несвойственно магу Воздуха, привыкшему избегать проблем и обходить острые углы. Возможно, именно поэтому он и сбежал тогда, кажется, целую жизнь назад, и вот теперь оказался здесь.
Если он не придет к какому-нибудь решению проблемы с ней, ему захочется снова сбежать. Он не мог так жить. Но он не мог просто улететь, не тогда, когда от него зависят и Зуко, и все остальные. Аангу придется принести эту жертву, потому что на Аватара были возложены обязанности, которых невозможно было избежать.
Поэтому он сидел там, высоко над миром, один в темноте, и ветер шевелил его одеяние. Пытался погрузиться в медитацию, но ему все не удавалось. Пытался отпустить свою любовь ради нее, но чувствовал, будто сердце с кровью вырывают из груди. Он не мог дышать, не мог вдохнуть достаточно воздуха, и от этого кружилась голова. Он остановился, открыл глаза и приложил руку ко лбу. По лицу струился пот.
Он начал понимать, что это могло оказаться невыполнимым.
Я люблю ее. Это не изменится, никогда. Но она не любит меня. Вопрос: могу ли я остаться ее другом?
Ответ был трудным.
Он чувствовал себя так же, как когда-то в Восточном Храме Воздуха, когда пытался открыть чакры и раскрыть все свои возможности. И он снова пришел к тому же выводу, что и тогда.
Отпустить ее было невозможно. Это просто было… нельзя. Ничто в его жизни не имело смысла без нее.
Он так долго мечтал быть рядом с ней, наблюдал за ней и делал все, что было в его силах ради этой улыбки, ради ее смеха, ради того, чтобы увидеть, как розовеют ее щеки, или почувствовать, как эти мягкие губы касаются его щеки. Когда она поцеловала его в Пещере Двух Влюбленных, кратко и нерешительно, трепет электричеством прошел по его телу. Он неделями мечтал об этом, воображая, что могло бы быть, фантазируя о том, какой могла бы быть жизнь, если (он всегда думал «когда») они будут вместе.
Было бы достаточно просто быть рядом с ней. Просто иметь возможность надеяться, что однажды, что может быть…
Он не знал, как отпустить ее, потому что она была его частью.
Он всегда думал, что это взаимно. Он думал, что однажды она почувствует то же самое. Он никогда даже не принимал во внимание возможность, что этого нет. Она будет дарить эту улыбку кому-то другому, она будет любить кого-то другого. Она выйдет замуж за кого-то другого, а ему придется наблюдать за этим.
Руки его сжались в кулаки, ногти впились в ладони, зубы скрипнули, слезы обожгли глаза.
Как он сможет сделать это? Разве хоть кто-нибудь сможет?
Согласиться с тем фактом, что они не будут, никогда не будут вместе. Она не принадлежала ему. Она не любила его. Попытаться смириться с этим.
Он даже не знал, почему любит ее, почему из всех девушек, в которых можно было бы влюбиться, именно Катара держала его сердце в ладони. Он ни о ком никогда не думал так, как о ней, и не сможет никогда. Была только она, и всегда будет только она одна.
Он любил ее за врожденную внутреннюю доброту, за мягкость ее духа, отзывавшуюся в его душе. Он любил ее вспыльчивый нрав, ее неукротимость воина, который мог повелевать приливами и вызвать воду прямо из воздуха. Он любил ее за несгибаемую веру в него, веру, которая возродила его и не давала расклеиться, даже когда сам он не верил в себя.
Это было в пламени свечей, игравшем на ее смуглой коже, в нежности ее глаз, когда она смотрела на него. В линии ее пальцев и наклоне головы, в аромате ее волос. В том, как иногда она расплывалась в его глазах, и ее образ менялся и смешивался – девушка, которой она была, виделась ему женщиной, которой ей предстояло стать. Вторая половина его бессмертной души, его любовь, его жизнь. Катара. Жизненно важная для него, так, как он и не думал, что может быть возможным, необходимая ему, как воздух в его легких или кровь в его сердце.
Она была его частью, неотделимой от его личности, и всегда ей останется. Что бы ни сделал любой из них, это ничего не изменит. То, что он испытывал к ней, жажда, поднимавшаяся в его груди и прерывавшая его дыхание при одной мысли о ней, желание, скручивавшее внутренности, горевшее в крови, желание обладать ею, прижимать к себе, чувствовать ее пальцы на своей коже, ее губы, отвечающие на его поцелуй, видеть плавный изгиб ее губ и улыбку, предназначенную ему одному. Все это так глубоко вросло в него, что отказаться от этого, вырвать из себя, значило бы остаться с незаживающей раной, с горькой пустотой внутри, с полным отсутствием всякой цели и самой жизни.
Как могу я отпустить тебя? Ты - мое завершение, ты – мое равновесие, ты – это я.
Ответ был в том, что он не мог, сейчас или когда-либо вообще, отпустить ее. И он не хотел.
Его мысли о ней никогда не будут платоническими, невинными. Он хотел ее с таким внутренним жаром, что дыхание перехватывало. Но если удовлетворение этого желания означало потерять ее навсегда, он не мог этого сделать. Если все, что она могла дать ему, это дружба, он примет это и будет рад, потому что она значила для него куда больше, чем он мог выразить, больше, чем слова могли отобразить, или сердце – вместить. Если боль была ценой за это, он примет ее, если ему придется наблюдать, как она вырастет и влюбится в кого-то другого, и проведет остаток жизни в объятиях другого мужчины, он поддержит ее любым способом, который она позволит.
Потому что это и есть истинная любовь.
Глубокий вдох, втянутый легкими: вобрать всю боль, и злость, и негодование, отделить себя от себя и - с ясностью беспристрастного видения выпустить все это из себя на выдохе. Это будет так больно, как никогда еще не было, это будет самое трудное, что ему когда-либо в жизни приходилось делать, но он будет любить ее, ничего не ожидая взамен и не связывая никакими узами.
Когда он, наконец, открыл глаза, то увидел ее сидящей рядом.

Пилат: Истина, Истина! Что такое Истина?!
Христос: Истина - она то, что с неба.
"С неба обычно падают снег, дождь и парашютисты" (с) Домбровский

Просто чудесный фик... Эти эмоции невозможно полностью описать лишь словами, но все же автору удалось сделать невероятное. Действительно истинная любовь - хоть и сложно представить себе такое... Огромное спасибо за такое чудесное романтическое описание Катаанга!

А мен всегда казалось, что все было наоборот... По крайней мере, не совсем так . Но эмоции побежденной Азулы... это действительно впечатляет - трудно подобрать здесь другие слова. Еще раз огромное вам спасибо!

Цвета ночи гранитные склоны,
Цвета крови сухая земля,
И янтарные очи дракона
Отражает кусок хрусталя -
Я сторожу этот клад



Если вы подолгу вглядываетесь в бездну, бездна, в свою очередь, вглядывается в вас...

-Если я приглашу тебя на танец, то ты и меня заставишь сбежать в слезах?
В хрипловатое мурлыканье ее голоса вплеталась дразнящая нотка, угадывавшаяся за обычно невыразительным тоном. Улыбка тронула уголок рта Зуко, и он обернулся, чтобы обнять Мэй.
-Все зависит от тебя, - сказал он, выводя ее в центр зала. Изгиб ее тела идеально совпадал с его, скользящие шаги без колебаний попадали в такт с его движениями. Ее рука скользнула ему на шею. – Хочешь быть пустоголовой дурочкой?
Тонкая бровь вопросительно изогнулась.
-Что?
Он покачал головой.
-Неважно. Давай поговорим о чем-нибудь более радостном.
-Со мной? О радостном? – она нахмурилась, но он видел таящуюся в ее глазах усмешку. – Зуко, ты говоришь не с тем человеком.
Он вдруг осознал, что просто глупо улыбается в ответ, и танцуют они куда ближе друг к другу, чем того требовала звучавшая музыка, но все, о чем он мог думать в тот момент, было тепло ее тела и пьянящий запах ее волос.
-Ты права, я забыл. Это бывает с человеком, на которого неотвратимо надвигается управление страной.
Обе брови взлетели вверх.
-Ты только что пошутил? Кто ты и куда ты дел моего мрачного парня без чувства юмора?
Без чувства юмора? Зуко убрал улыбку с лица и попытался сказать как можно менее выразительно:
-Верно. Ты совершенно права. Не знаю, что на меня нашло. Итак, что ужасного случилось у нас сегодня?
Он постарался смотреть мимо нее, на других людей, но был уверен, что она сдерживает улыбку.
-Эммм… Может быть, то, что я узнала, что мой парень станет новым Властелином Огня?
Он фыркнул.
-Да, для меня это тоже было ужасно.
Ее лицо смягчилось.
-Зуко, кроме шуток… ты будет великим Властелином Огня.
-Я… ты правда так думаешь?
Мэй фыркнула и приподнялась на носочки, чтобы поцеловать его в лоб.
-Да, - сказала она, – правда. И так же думает твой дядя, и Аватар, и все эти твои новые чокнутые друзья. Мы верим в тебя, Зуко.
Он не знал, что сказать, и совсем смутился, поняв, что краснеет.
-Я… Мэй, это…
Она отмахнулась от его сентиментального бормотания.
-Да, да, но не привыкай к этому. Я исчерпала весь свой запас слащавости. Остались только мрак и отчаяние.
Зуко остановился посреди зала, наклонился и поцеловал ее. Чувствуя оживление и шепотки вокруг, но гораздо яснее ощущая руки Мэй вокруг своей шеи и ее тело, плотно прижатое к своему. Наконец, он отстранился и с удовольствием отметил, что ей потребовалось несколько секунд на то, чтобы восстановить равновесие.
-Ты покраснела, - радостно сообщил он, провожая ее на место. Она смущенно провела рукой по волосам.
-Тебе показалось, - сказала она. Зуко опустился рядом на скамью и пристально посмотрел на нее.
-Знаешь, я все еще не ненавижу тебя.
Лицо Мэй смягчилось, и она снова покраснела.
-Я тоже все еще не ненавижу тебя.

У них была общая черта: когда им было трудно, они искали единения со своей стихией. Поэтому, когда она обнаружила, что его комната пуста, то вышла на улицу в поисках самого высокого строения на территории дворца. Возблагодарив всех духов, которые могли ее слышать, за то, что он выбрал место, куда мог забраться простой смертный, она поднялась на вершину колокольни.
Он медитировал, когда она нашла его, сидел на самом краю площадки, и лицо его было вскинуто к луне. Поколебавшись, она опустилась рядом, повторяя его позу. Ей тоже не мешало немного успокоиться. Ее дыхание было неровным, сердцебиение тоже. Ладони влажные, на сердце тяжело от страха. Она никогда не боялась его, проблема была не в этом. Она боялась того, что он может сказать.
Она боялась слов, которых могла не услышать от него: я прощаю тебя.
Какое-то время она безуспешно боролась с собой, потом открыла глаза и обнаружила, что он наблюдает за ней. Выражение его лица было неуловимо.
-Я все делаю неправильно, - слова вырвались раньше, чем она осознала их.
-Что ты имеешь ввиду? – спокойно и мягко.
Их отношения. Ее жизнь. Все и вся, выбери понравившееся.
Отступая от правды, Катара выбрала самый простой выход.
-Ты всегда кажешься таким спокойным после медитации. Я… так много всего беспокоит меня, и я решила попробовать тоже, но не получилось.
Аанг мгновение молча изучал ее, потом взгляд его опустился на ее колени.
-Тебе нужно правильно сесть. Если будешь так сидеть, у тебя затекут ноги. Поза должна быть удобной. Посиди немного, чтобы понять, насколько тебе удобно в этом положении.
Она немного подвинула ноги, устраиваясь.
-Так?
Он покачал головой. Было время, еще совсем недавно, когда он просто протянул бы руку и помог ей, возможно, даже слегка краснея.
-Разверни лодыжки сильнее наружу.
Она повиновалась и взглянула на него, приподняв бровь.
-Так лучше?
Короткий кивок.
-Да.
Молчание.
Раньше достучаться до него было не так трудно.
Она осторожно спросила:
-Что теперь? Что мне делать с руками?
Он пожал одним плечом.
-Зависит от того, чего бы пытаешься достичь медитацией. Хочешь ли ты понять суть или заглянуть в будущее. Хочешь отпустить что-то или раскрыться. Ищешь понимания или просветления.
Она и не знала, как сильно скучала по самому звуку его голоса.
-Да.
Уголок его рта на одно мимолетное мгновение дернулся вверх, и ее сердце в ответ забилось быстрее.
-Тогда начнем с простого, - его руки собрались в кулаки и он сжал их перед грудью. Она повторила движение, потом выжидающе посмотрела на него. – Теперь закрой глаза.
Длинные ресницы порхнули вниз, а его голос продолжал.
-Думай о дыхании. Почувствуй его, прислушайся к нему. Найди свой естественный ритм.
С того глупого дня, когда она повела себя как дура, у Катары больше не было никакого естественного ритма, но она была полна решимости попытаться. Она сделала глубокий вдох и почувствовала, как все в ней дрожит. Воздух вырвался слишком быстро, оставив ее бездыханной. Катара попробовала снова, но тут поняла, что ее трясет, а вдох был слишком резким.
Проблема была в том, что в действительности она не хотела заглядывать внутрь себя. Там было слишком много боли, медленно тлеющий стыд и горький омут ненависти к себе. Незнакомые чувства, потому что обычно она не совершала ошибок, и никогда в жизни она не совершала ничего настолько же ужасного, как тогда, когда разбила ему сердце.
Рядом с ней, ближе, чем раньше, он пробормотал:
-Ты очень расстроена, - а потом его руки развели ее кисти в стороны, и она распахнула глаза. – Давай попробуем немного иначе, - сказал он. Он сел перед ней, придвинулся так, чтобы их колени соприкасались, положил ее руки на колени ладонями вверх, а свои поместил в воздухе над ними. Он вскинул голову и мгновение пристально изучал ее.
-Расслабь плечи. Тебе нужно выпустить напряжение, прежде чем мы начнем. Просто забудь о нем на время.
Ее прошила дрожь. Она изо всех сил постаралась сделать все правильно, глубоко вдохнула, выталкивая напряжение из плеч и позвоночника.
-Гораздо лучше. Сейчас я помогу тебе направлять твою энергию. Но тебе следует все же лучше уяснить для себя, чего ты пытаешься этим достичь. Иначе я не буду знать, куда вести тебя.
Сказать по правде, Катара уже добилась того, к чему стремилась: он снова говорил с ней. Но он относился к этому очень серьезно, и еще у нее было ощущение, что это может действительно помочь ей, во всех отношениях.
-Мне нужно избавиться от того, что беспокоит меня в последнее время.
Он кивнул, принимая ответ и не пытаясь узнать подробности.
-Закрой глаза, Катара.
Она закрыла.
Последовало молчание, но теперь оно не было таким безжизненным, как раньше. Она чувствовала, что он размышляет. Ладонями она чувствовала, как он собирает и фокусирует свою энергию. Она чувствовала его жизненную силу и напряжение.
-Дыхание – это жизнь, дыхание – это энергия, дыхание – это связь с миром. Сосредоточься на своем дыхании. Почувствуй, как воздух входит и выходит из тебя. Это как… как прибой. У него есть ритм, существует естественное равновесие между твоим телом и вселенной, и это равновесие – твое дыхание. Найди его. Почувствуй. Не пытайся контролировать его, пусть оно контролирует тебя. Вдох и выдох. Медленно. Равномерно. Как прибой.
В этот раз было просто. Она почти сразу понимала, чего он хочет от нее. То ли из-за размеренного журчания его голоса, омывавшего ее или его энергии, направлявшей ее, она подчинялась этому медленному успокаивающему ритму.
Думая только о дыхании, она уже почувствовала себя более собранной, менее рассеянной. Они долго сидели в тишине, пока он, наконец, не опустил свои руки на ее, ладонь в ладонь. Это немного удивило ее, но она не позволила себе сбиться.
В течение одного мига, одного вдоха, ничего не менялось. А потом она увидела его энергию, медленно текущую сквозь нее, блестящее серебро через полночную синеву. Она судорожно вздохнула и почти потеряла ритм, но он помог ей, поддержал ее, пока она не вернулась к прежней равномерности.
-Дыши, Катара. Дыши. Все хорошо.
Глубокий судорожный вдох. Полное доверие. Внутри ее было смятение, и хаос, но в центре всей этой бури, спокойный и надежный, был Аанг. Единственное в ее жизни, в чем она никогда не сомневалась.
Она продолжала дышать, ровно и плавно, потом сказала:
-Мог бы предупредить.
Она почувствовала его улыбку.
-Ты бы инстинктивно закрылась от меня. Так учили меня монахи. Теперь дыши.
Она покорно погрузилась в себя, и он был там, молча ожидая ее в центре ее мыслей. Все вокруг него мешалось и пенилось. Она чувствовала, как она вся, ее центр смещается, пока вдруг, без усилий, все успокоилось. Уравновесилось все, что раньше было разболтано. Ей не хватало этого центра тяжести. Ей не хватало Аанга.
Катара подумала, как много из этого доступно его пониманию. И вдруг она поняла, что хотела сказать ему, и открыла глаза.
-Теперь, когда ты достигла равновесия, - сказал он, все еще очень сосредоточенно, - нужно заглянуть в себя и попытаться понять, что мучило тебя.
-Я уже знаю. Я мучила сама себя.
Он нахмурился, явно смущенный ее ответом, и сказал:
-Тогда тебе нужно понять, почему.
-Это я тоже знаю. Потому что я струсила.
-Что ж, тогда, когда ты поймешь, чего боялась…
Очень мягко она произнесла:
-Я боялась потерять лучшего друга.
Он застыл. Его руки, едва касающиеся ее ладоней, слегка задрожали. С губ сорвался шепот:
-Почему?
Она сглотнула. Ей было трудно. Ей никогда не удавалось правильно выразить свои чувства словами, и она уже и так сильно обидела его.
-Я думала, что если он не будет знать правду о моих чувствах, то будет… легче… для нас обоих, если он…- она не могла заставить себя произнести слово, подрагивавшее на кончике языка, только не после того, что случилось в Ба Синг Се. - …если бы он не вернулся. Или я не вернулась.
Он открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но снова закрыл. Сердце прыгало у нее в горле, она почти задыхалась, но она была перед ним в долгу.
-А разве… - начал он после болезненно долгой паузы, - не лучше было бы… использовать отпущенное время? Если бы… он… не вернулся? Я имею ввиду, если ты правда… если ты… - он неуверенно остановился. – Если ему предстояла битва, тебе не кажется, что было бы легче, если бы я… если бы ему не пришлось терзаться… неизвестностью? Думая, что ты не испытывала… не испытываешь – ответных чувств? – в его голосе застыла болезненная неуверенность.
Слезы свободно бежали по ее щекам, голос охрип от напряжения.
-Я была не права. Теперь я это знаю, и тогда знала. Я была не права. Мне непросто говорить об этом, но это правда. Я была не права, сказав то, что я сказала, и я солгала, Аанг, и от этого все только хуже.
Он открыл глаза и убрал руки от ее ладоней. Дыхание давалось ему с трудом, лицо было напряженным и замкнутым, какое-то неизвестное чувство застыло в нем. Темно-серый взгляд буравил ее глаза.
-Ты солгала.
-Да.
-В чем?
Катара открыла рот, но поняла, что ей не хватает слов. Всегда не хватало, и это помешало ей тогда, на Острове Тлеющих Углей. Слова, слова, слова. Резкая и мучительная неопределенность, произнесенная в свете луны, а потом он ушел один, чтобы встретиться с судьбой, а она так и не сказала то, что должна была. Например, «Вернись ко мне». Например, «Я люблю тебя» .
Она и сейчас сомневалась, неуверенная в его чувствах. А потом она поняла, что он так долго не был уверен в ее чувствах, но эта неуверенность никогда не мешала ему выразить свои чувства по отношению к ней.
Прежде, чем мужество покинуло ее, прежде, чем буря сомнений поколеблет ее решимость, она наклонилась и поцеловала его.
В течение долгого мучительного мгновения она не чувствовала ответа.
Ее руки, вцепившиеся в его одежду, задрожали. Но вдруг он потянулся, взял ее за плечи и притянул к себе, и ответил так робко и неуверенно, что она еще сильнее прижалась к нему губами. Облегчение от того, что он не оттолкнул ее, что было еще не поздно, было таким сильным, и когда он оторвался от нее, пристально глядя ей в глаза, в его лице было такое же облегчение. А потом руки его крепко обхватили ее, он уткнулся лицом в ее шею, и по его телу прошла дрожь.
Теплый и такой сильный в ее руках, и его руки крепко обнимают ее, а дыхание щекочет шею. Она прижалась к нему с отчаянием, порожденным облегчением, и подумала, слышит ли он неистовое биение ее сердца так же, как она может слышать его.
Но она должна была еще кое-что сказать, а он должен был это услышать, хотя ей и не хотелось озвучивать вину и печаль, что отравляли ей сердце.
-Я не хотела делать тебе больно, Аанг, никогда. Я вела себя эгоистично, и я боялась, и мне не следовало… я не…
Его руки сжались вокруг нее, почти до боли, и он приподнял голову, чтобы прошептать ей на ухо:
-Катара, я прощаю тебя.
И все. Слезы, с которыми она изо всех сил боролась, выскользнули из-под плотно сжатых век и проложили горячие дорожки на щеках, и пальцы сжались в складках его одежды. Она изо всех сил пыталась сдержаться, но все равно расклеилась. Сдавленное рыдание вырвалось из ее горла.
-Катара? Что случилось? – он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Его пальцы погладили ее щеки, стирая слезы, и этого было достаточно, чтобы вызвать их новую волну.
-Я… я просто…
Как это могло быть так просто? Разве это было правильно? Она так сильно обидела его, а он…
-Как ты можешь так прощать меня, словно это самая простая вещь на свете?
-Это и правда самая простая на свете вещь – простить того, кого любишь.
В его улыбке было столько тепла, столько нежности в глазах.
-Я не достойна тебя, - прошептала она. – Я не знаю, есть ли хоть кто-то достойный. Ты такой… у тебя такое…
-Шшш, - сказал он и снова поцеловал ее, на этот раз медленно, глубоко, пока она не перестала осознавать камень, на котором сидела, и огромное небо вокруг. Был только Аанг, только его губы и его тело, такое теплое, такое правильное рядом с ней. Его язык требовательно поглаживал ее, исследуя ее рот.
Когда он, наконец, отстранился от нее, она могла только смотреть на него в изумлении.
Его лицо было совсем рядом, и каждый его вдох был украден у нее. Это была такая неожиданная, непредсказуемая близость, и это лишь вызывало у нее желание снова поцеловать его. В этом было все. В этом было все, чего она когда-либо желала: чтобы ее не отпускали, желали и любили.
-То, что я чувствую к тебе, никогда не изменится. Катара, ты – моя основа. Ты всегда была ей. Я… это звучит по-дурацки, но без тебя я пропаду.
Ей пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем голос ее окреп.
-Я вела себя ужасно, Аанг, я оттолкнула тебя, хотя все, чего мне хотелось было… вот это. Быть рядом с тобой. Быть с тобой. Я думала, ты ненавидишь меня. Я сама себя ненавидела.
Серые глаза неотрывно смотрели на нее, его теплое дыхание овевало ее лицо.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом снова закрыл, и вдруг расхохотался так, что упал на спину рядом с ней. Сперва это озадачило ее, но он все не мог остановиться, и Катара не была уверена, стоит ли ей рассердиться или рассмеяться вместе с ним.
-И…извини, - наконец, выдавил он. – Просто это… - он приподнялся на локте, улыбаясь ей. – Мы… Катара, мы были такими идиотами.
Ее рот раскрылся, но из него не вылетело ни звука. Аанг сел и взял ее руки в свои.
-Я думал, ты ненавидишь меня, ты думала, я ненавижу тебя, хотя на самом деле вся проблема была в том, что мы вели себя глупо вместо того, чтобы просто поговорить.
Ну, если так… Она улыбнулась.
-Думаю, в этом есть некая ирония.
-Так ты… правда, хочешь быть… быть со мной? То есть как… - его щеки залил румянец, но его глаза ни на мгновение не отпускали ее взгляд, - как моя девушка?
Катара не знала, может ли такое простое сочетание «моя девушка» выразить все, что она хотела от него, но она решила, что с чего-то надо начать.
-Да, - сказала она. – Я правда этого хочу.

Пилат: Истина, Истина! Что такое Истина?!
Христос: Истина - она то, что с неба.
"С неба обычно падают снег, дождь и парашютисты" (с) Домбровский

Наташ, спасибо за перевод!