Джет смотрел на огонь. В мягкое пританцовывающее существо с опасными амбициями. Он смотрел на символ смерти, потому что в небо было смотреть невыносимо. Он замерзал. Тело отказывало. Он все еще умирал. Так долго умирал. Октябрьский огонь весело трещал в попытке согреть приручившего его человека. Огню невдомек, что человеку не нужно тепло. Мертвому... Почти мертвому оно ни к чему. Хоть бы луна вышла. Вдохнуть бы тончайший аромат октябрьской луны. Молиться б на нее, если бы верил бы во что то кроме смерти... Джет ухмыльнулся. Ненужные верные друзья-мечи остались где то в развалинах подземной тюрьмы. Ненужные ему мысли остались там же. И мечты погибли под руинами. Больше нет ничего. Хотелось дождаться рассвета. И не захлебнуться собственной кровью. Лонгшот и Смеллерби ушли. Он заставил их уйти.
Жизнь, обидевшись оскорблено, швырнула к его ногам последний дар - смерть.
И дар, как змея пресмыкаясь, корчась, вползла в то, что еще можно было назвать телом. Она где-то внутри сворачивалась кольцами, царапалась кольчугой-чешуей. И ядом насквозь нежила....
Хотелось пить небесную влагу. Хотелось луны. Бессовестной.
Отчего-то дым вдруг опутывал Джета. Он задыхался. Задыхался так же, как тогда... Раз за разом в памяти обрушивались балки дома и в реве огня он забывал все на свете. Безжалостные искры жалили маленькое слабое тельце. Когда кричать, проклинать и плакать не было сил, он возвращался туда снова и снова. Туда, где угли тлели, словно тысячи умирающих солнц, а обгорелые тела источали смрад. Беспощадные языки слизали прекрасные воспоминания о жизни до огня, они ведь горят лучше старой бумаги... Осталось лишь пепелище. Золотой смертоносный рой кружил над ним. Веки вдруг тяжестью налились. Не вспомнить, и до рассвета не дожить. Утро, может, скоро.
Ей бы не понравилось, она бы не любила продавца смерти. Обманчиво безопасное тепло костра вдруг напомнило ему о той странной, правильной и глупой. О том кратком поцелуе, спрятанном далеко в сердце, оставшимся где-то... Где-то в прошлой осени, в крылатой ночи. Ее глаза, беспокойное сердце, холодные руки, пьянящий восторг. Теплые слезы. Поглощающий все стыд и аромат ненависти. Большего и желать было нельзя… Но вот гасли угли. Подкрадывались тени. Ты дарил смерть... А что смерть подарит тебе? Покой - вряд ли... Остался кто-то, кто дорог тебе, остался живым и расставание станет твоей болью... Смерть обняла Джета. Небо не смилостивилось, не выпустило луну попрощаться. Ни звезды не зажгло. Джет боялся смерти. Ему в ветре почудилось тепло ее невесомых пальцев, на которых осел запах миндаля. Осень припорошила веки. В глазах померкло, и не удалось больше ничего вспомнить. Смерть оказалась не такой страшной. У нее был запах синеглазой беды.

Ты приходишь в сознание.
До сих пор не понимаешь, как выжил в несносном огне. Толчками возвращается к телу сила, появляются мысли и животный страх. В который раз от только что прошедшей мимо тебя смерти. Она словно коснулась костлявой рукой твоей щеки - небрежно, но отчего- то ласково. Ты жалок, ты ранен, ты разбит, но...
Ты воплощение щедрости.
Ты умеешь дарить людям ценный подарки.
Ты даришь им горе, слезы, боль, осыпаешь их пеплом, поливаешь кровью, даришь им радость, мимолетность, ненавистью поишь до пьяна....
Ты даришь им жизнь, Хакода.
Ты воплощение щедрости.
Ты даришь счастливым, истерзанным войной, усталым, немощным, яростным, влюбленным, изнуренным, страстным даришь жизнь, пусть тебя и не просят об этой услуге.
Дыхание выравнивается. Октябрь в уборе из листьев и с глазами цвета нежного туманного утра поет тебе песни. Хакода вышел из душной палатки военного госпиталя. Под слоями бинтов перестал проклевываться алый мак. Вождь жадно пил густую, беззвездную ночь из ковша, и она была таиться в глазах и по губам течь. Мрак нарушают яростные цветы костров. Хоть бы луна не появлялась. Ее свет режет тебе глаза. То, что есть символ племени, для тебя стало проклятием...
Ты даришь жизнь в память о той, что уже нет. А она... Она любила тебя, продавец жизни, но уйти посмела. Ты живешь, но ничтожно малое удерживает тебя здесь. Костры пылают, земля устлана ранеными... Стоны - мрачная музыка под пляски огненных духов.
Ты даришь жизнь. Ты сражаешься, но волею престранной судьбы ты почти не убиваешь. Ты не можешь убить. Кровь на руках - моментальный яд, приторно-сладкий...
Ты щедр на ценные, но не нужные никому на этой войне дары. Но Смерть с иронией, с дружелюбным оскалом кидает жизнь в твои объятия, вождь. Она не любит тебя. Ей вздумалось - она и забрала твою возлюбленную. Захотелось - и ты все еще ходишь по тонкому краю лезвия. И свет луны стал невыносимым для тебя, Хакода. Возвращает он неспроста то ее колыбельную, то наваждение вдруг, и ты ощущаешь жар ее податливого тела, да дурман волос. А порой ветер вдруг целует тебя ее губами. В морозный день, когда вдруг появились остроносые корабли, ты пропал. Морозные дни забрали ее, украли осевший внезапно на тонкие пальцы женщины запах миндаля. Хакода подбросил в умирающий костер поленья. Опять выжил в несносном огне подарив еще с десяток жизней… Воспоминания пропали, луну не выпустили - им незачем воскресать.
Она умерла, а жизнь оказалась не такой страшной без нее...
Хоть и с запахом синеглазой смерти.